Фото:
ИА Regnum
20 августа 1939 г. Бек с явной гордостью известил польских представителей о том, что на просьбы прислушаться к предложению Москвы о пропуске войск к Восточной Пруссии в случае войны он ответил категорическим отказом. Никакого соглашения, обещал министр, не будет, и Варшава не потерпит, чтобы такие вопросы решались бы за неё. Галифакс не терял надежды. 20 августа он поручил Кеннарду в Польше в очередной раз объяснить Беку, что отказ ставит под вопрос соглашение с СССР, что московские переговоры отложены на время, а если они провалятся, то «я убежден, что такая неудача воодушевит Гитлера начать войну, в которой Польша будет нести главную тяжесть первого нападения». 21 августа англо-франко-советские переговоры в Москве возобновились. Только в этот день Дракс смог продемонстрировать полученный из Лондона документ с подтверждением его полномочий на ведение переговоров, заверенный Галифаксом. После этого стороны обменялись заявлениями.
Первым был Дракс: «Английская и французская миссии были приглашены в СССР для выработки военной конвенции. Советская миссия поставила перед ними сложные и важные политические вопросы, которые могут быть разрешены только правительствами. Отсюда — нежелательная для всех участников отсрочка, ответственность за которую они не могут принять на себя. В заключение адм [ирал] Драке предлагает не делать никаких заявлений в прессу о перерыве работы совещания на неопределенный срок во избежание нежелательных последствий. Отвечая на эту декларацию, советская миссия выступила с заявлением. Советская миссия отмечает, что миссии Англии и Франции были командированы их правительствами для выработки военной конвенции, неразрывно связанной с заключением политического пакта. Советская миссия снова подчеркивает, что пропуск Вооруженных Сил СССР через территории Польши и Румынии является военной аксиомой, и если французы и англичане превращают этот вопрос в большую проблему, требующую длительного изучения, то есть все основания сомневаться в их стремлении к действительному военному сотрудничеству с Вот почему ответственность за перерыв переговоров целиком падает на французскую и английскую сторону».
Советское правительство уже сделало свой выбор. Первым очевидным успехом нового курса стало торгово-кредитное советско-германское соглашение. Его подписали в Берлине заместитель полпреда СССР в Германии Е. И. Бабарин и Шнурре. Германия предоставляла Советскому Союзу кредит на 200 млн марок сроком на 7 лет под 5% годовых. Со своей стороны Москва обязалась за 7 лет поставить в Германию товаров на сумму в 180 млн марок. Германский займ использовался для покупки немецких технологий, станков и т.п. Это был прорыв.
В список товаров, поставляемых германскими фирмами за счет кредита, входили разного рода станки, железнодорожное оборудование, прессы, ковочные молоты свыше 5 тонн, машинное оборудование, мостовые, кузнечные, поворотные, пловучие краны, прокатные станы, компрессоры, оборудование для производства жидкого горючего из угля, для получения азота, различное электрооборудование, оптические, контрольные и измерительные приборы, некоторые предметы вооружения и т.п. Те же товары должны были поставляться и за счет сумм, получаемых от текущей выручки советского импорта в Германию. Советский Союз в основном поставлял продукцию лесного хозяйства (74 млн марок), сельского хозяйства (более всего кормовые хдеба — на 22 млн марок, хлопок-сырец на 12,3 млн марок, жмыхи на 8,4 млн марок), пушнину (на 5,6 млн марок), фосфаты на 13 млн марок, смазочные масла (на 5,3 млн марок), бензин (на 1,2 млн марок) и т.п. Фактически это был обмен стратегически важных технологий на сырье.
Сообщение ТАСС о соглашении завершалось весьма примечательными словами: «Можно ожидать, что новое советско-германское торговое соглашение существенно улучшит экономические отношения между обеими странами и будет серьезно содействовать улучшению товарооборота между ними». Торговое соглашение, как гласила передовица «Правды», должно было разрядить напряженную атмосферу, которая установилась между Германией и СССР. На очереди были политические отношения. 20 августа Берлин известил Москву о том, что если в СССР приедет Риббентроп, то он сможет подписать соглашение о разделе интересов двух стран в Прибалтике.
21 августа к Сталину с телеграммой обратился Гитлер. Он приветствовал заключение торгово-кредитного соглашения, и предложил заключить пакт о ненападении, который «означает для меня закрепление германской политики на долгий срок. Германия, таким образом, возвращается к политике, которая в течение столетий была полезна обоим государствам. Поэтому Германское Правительство в таком случае исполнено решимости сделать все выводы из такой коренной перемены». Перспектива развития перемен была также названа предельно ясно: «Напряжение между Германией и Польшей сделалось нестерпимым. Польское поведение по отношению к великой державе таково, что кризис может разразиться со дня на день». 21 августа 1939 года Сталин в ответ на предложение Гитлера улучшить двусторонние отношения с Германией ответил письмом на его имя. «Надеюсь, что германо-советское соглашение о ненападении, — говорилось в этом письме, — создаст поворот к серьезному улучшению политических отношений между нашими странами. Народы наших стран нуждаются в мирных отношениях между собою. Согласие германского правительства на заключение пакта ненападения создает базу для ликвидации политической напряженности и установления мира и сотрудничества между нашими странами. Советское правительство поручило мне сообщить Вам, что оно согласно на приезд в Москву г-на Риббентропа 23 августа». Получив это письмо, Гитлер был в восторге: «Теперь весь мир у меня в кармане!»
22 августа центральная пресса сообщила, что в связи с настоятельной необходимостью улучшения двусторонних отношений после заключения торгово-кредитного соглашения правительства Германии и СССР пришли к выводу о необходимости предотвращеняи войны и заключения пакта о ненападении. В связи с этим в ближайшее время ожидается приезд главы германского МИД. 22 августа французы вновь предприняли попытку — последнююю и отчаянную — повлиять на явно упивавшихся своим значением Бека и Рыдз-Смиглы. Ноэль должен был напомнить им и о гарантиях, и о финансовой поддержке, и о всем том, что сделал и продолжала делать для них Франция. Целью было согласие на сотрудничество с Москвой, пока не поздно. В тот же день Думенк обратился к Ворошилову с просьбой о встрече делегаций в 18.00, так как им был получен положительный ответ его правительства на запрос советских миссий.
Вечером выяснилось, что генерал готов подписать военную конвенцию, в том числе включающую в себя вопрос о допуске Красной армии на территорию Румынии и Польши, но только от лица француского правительства. Но Думенк не имел информации не только о позиции правительств Польши и Румынии, но даже, как выяснилось и о позиции Дракса и британского правительства. Впрочем, генерал был «почти уверен», что Лондон поддержит Париж. Собственно это не было ответом на вопросы советской делегации. Во-всяком случае, ответ был абсолютно неприемлемым и исчерпывающим. Тем не менее Думенк счел себя в праве выразить неудовольствие предстоящим визитом Риббентропа. Было поздно. «Тов. Ворошилов заметил, что переговоры — политические и военные — по вине правительств Англии и Франции сильно затянулись, поэтому не исключено, что в это время могут произойти политические события, которые сделают продолжение переговоров делом бесполезным. А в настоящее время все зависит от скорейшего получения исчерпывающих ответов от правительств Англии и Франции». Ворошилов завершил беседу предельно ясно: «Мы на бесполезную работу не можем тратить время. Когда будет внесена полная ясность и будут получены все ответы, тогда мы будем работать». Этого так и не случилось.
В последний момент Чемберлен попытался перехватить инициативу. 22 августа он предложил Гитлеру прямые переговоры с Польшей для того, чтобы избежать катастрофы войны. 22 августа 1939 года Гальдер записал: «Россия никогда не бросится, очертя голову сражаться за Францию и Англию… Русские сообщили, что они готовы заключить пакт». 23 августа Риббентроп прилетел в Москву. Переговоры шли быстро, и в начале первого стороны пришли к соглашению, договор о ненападении был подписан в начале первого часа дня. Страны отказывались от прямой агрессии по отношению друг к другу или враждебных действий в составе союза (Ст.1), брали обязательства не поддерживать третью страну в случае её нападения на одну из догвоаривающихся сторон (Ст.2), обязались консультировать друг друга по вопросам общих интересов (Ст.3), не принимать участия во враждебных друг другу группировках (Ст.4), решать конфликты, в случае их возникновения, мирным путем (Ст.5). Договор заключался сроком на 10 лет с возможной пролонгацией по истечению срока действия на 5 лет (Ст.6).
К соглашению прилагался секретный протокол, по которому стороны договаривались о распределении сфер влияния в Восточной Европе. Финляндия, Эстония, Латвия и Литва признавались сферой влияния СССР, при этом учитывались интересы Литвы в Виленском крае. Граница сфер интересов Москвы и Берлина в случае «территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского Государства» должна была проходить по Всиле, Нареву и Сану. «Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского Государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития. Во всяком случае, оба Правительства будут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия». Германия признавала интересы СССР в Бессарабии. Все были довольны достигнутыми результатами. После подписания договора последовал протокольный ужин с тастами за здоровье лидеров двух стран.
Официальная оценка соглашению была дана в передовице «Правды» 24 августа: «Вражде между Германией и СССР кладется конец. Различие в идеологии и в политической системе не должно и не может служить препятстсвием для добрососедских отношений между обоими странами. Дружба народов СССР и Германии, загнанная в тупик стараниями врагов Германии и СССР, отныне должна получить необходимые условмя для своего развития и расцвета». В тот же день Риббентроп улетел в Берлин. Визит был коротким, но важным. 23 августа Гитлер принял Гендерсона в Берхтесгадене и с нескрываемой радостью сообщил ему о достигутом соглашении с СССР. Британский посол разразился размышлениями о том, что «дружба России будет более опасной, чем ее вражда». 24 августа из источника в германском посольстве американский посол узнал о секретном приложении к пакту о ненападении — Штейнгардт немедленно сообщил о разделе сфер влияния в Восточной Европе Вашингтон. 25 августа Гендерсон известил Галифакса о своем разговоре с Гитлером — тот сообщил послу, что не намерен более терпеть Польшу и что проблема Данцига должна быть решена в ближайшее время. Гитлер добавил, чито не хочет воевать с Англией и не будет воевать с Россией, так как заключил с ней договор. Дело было сделано.
Источник: rambler.ru
